«Душа болит…», – так писал Ваня, когда первая «тамагавка» разорвала грудь дома, где он прожил с Катей последние несколько дней. Огонь проглотил все, но ничто не саднило, кроме образа Спасителя в Красном углу, привезенного с родины. Им благословил их отец-духовник, отбывавших в неведомый Багдад.
«Ты, Ваня, осознано отправляешься в пекло, – говорил батюшка. – Никому давно не секрет, что «имя им легион» и они уже не остановятся ни перед чем. Такова природа Сатаны. Прежде, на Пасху, они бомбили братьев сербов. После, в Страстную неделю, они резали палестинцев едва не у самого Гроба Господня. Нынче они же бомбят без объявления южные районы Ирака только за то, чтобы завтра зажечь всю территорию. Я не могу сказать, что радуюсь твоей прямолинейности, но и не могу не признаться в радости за твою простоту любви к ближнему, с какою возвращаешься на древние Вавилонские земли, где некогда давно строился Ноев ковчег и откуда поплыл Божественным курсом в наши дни… Кто-то, верно, посмеется над тобою, кто-то посочувствует твоей простоте, однако никто из нас не будет рядом в самые безрадостные дни века нынешнего с тем крохотным малышом-арабом, нуждающемся в братском локте христианина… Возможно, им окажешься ты, что стоит дорогого… Господь благословит тебя, Ваня, – и на том батюшка заплакал, перекрестил Ваню и скоренько, слегка подшаркивая валенками, побежал обратно в храм», – не грустно, не весело, а обыденно рассказывала семейную историю, сидя под забором на лавке мать Маргарита поселянину из города, держа в руках сизаря.
– Голубок-то, – начал было спрашивать поселянин…
– А этот, – спохватилась мать Маргарита, – нет, ничего, не примерзнет… – и так, как-то особенно нежно пожалась о крылья птицы корявыми заскорузлыми руками. Не он один… Вчерась английский королевский перелетел на нашу сторону, дурашливый такой, надо думать, тожесть жить хочет… Не верит антихристам… – посопела сколько-то, встала молча, выпустив по ветру птицу на волю, захватила ведра с водой и пошла в избу.
В доме, в горнице, перед образами горела синяя лампадка. Шумел на печке чайник. Не то, что кипел, а только шумел от избыточности скопившегося пара внутри. По долу гуляли сизарь и голубка. Жирные и нерасторопные, они клевали, скорее по привычке, доливку и самотканые застилки. Удивительным для поселянина было то, что птицы не гадили, как случается видеть в природе, абы где, а только на ведро, стоявшее под дверцей печки с углем. Пили тоже не из ведра, а из тарелки, куда налила им матушка Маргарита.
Словом, домашняя, точнее даже комнатная получалась птица. При виде входящей в горницу хозяйки, они построились и вытянулись, как на параде, и что-то такое на своем голубином языке прокричали. Матушка же на приветствие никак не отчестилась. Поставила ведра, сняла серебряно-синюю дошку, зажгла свет, посыпала по столу муку, достала из макитры пресное тесто, перекрестилась сама и стол перекрестила со словами: «Господи, Владыко живота, благослови…», – и проворно заработала кулаком и пальцами хлебный ком.
– Война войной, а жаворонков лепи Маргаритка, – весело сказалась сама собою матушка, – у Бога все живы и Сорок Севастийских мучеников ждут твоего участия.
Меж тем, под Ум-Касрой, шли ожесточенные бои. Поганые варвары, лили с красного неба на белую землю огненные реки, на жилые дома и живых людей. Араб Исса, дежурный подстанции порта, владелец маленького участка земли, отец семерых детей, муж беременной Александры, имевший долг перед престарелыми родителями, увидев на дороге Ваню, сиротливо державшего пару голубей в руках, когда повсюду громыхали пушки противника, когда город пылал от бомбовых ударов врага, остановил «Москвич-400» и сказал радостно:
– Здравствуй, Ваня, – по-русски.
– Здравствуй Исса, – сказал Ваня тоже по-русски.
– Садись быстрее, – позвал Исса, – дома обед стынет…
Ваня никогда не видел Иссу, но по легкому голосу и по кресту на руке узнал в нем брата Константина, обещавшему написать из Магабы.
Ехали по пустыне без слов, лишь зорко следили по сторонам, где свистали ракеты, бомбы, снаряды и грохотали танковые колоны. «Москвичек» ревел как буря, однако делал свое машинное дело, вез пару пернатых и двух мужиков на обед, по слову Иссы.
Скоро, показались мазанка-кибитка и несколько дерев, одно из которых высилось над крышей. Для средней полосы России такой хуторок мог бы показаться диковинным, но и здесь это не частый сюжет. Обыкновенно так селятся бедуины и совсем редко христиане. Слишком дорогая и трудоемкая здесь земля.
Дома их встретили Александра и две кареокие девочки с косичками и красными бантами, в белых шелковых платьях, в резиновых сандалиях, ровненькие меж собою, худенькие и резвые. Одна держала халат Александры, другая – за веревочку, черненького ягненка.
– Здравствуйте, Ваня, – сказала Александра.
Девочки только кокетливо улыбнулись и покланялись.
– Здравствуйте, – сказал Ваня, – Мир вашему дому.
– Спасибо, – снова по-русски говорил Исса, печалуясь в усы, – это сегодня нам надо… Ты, Ваня, проходи, – указуя рукою на пуф, – садись ближе к столу… – и далее обращаясь к девочкам по-арабски, велел принести зерна для птиц, а Александре принести гостю воды и кофе…
Ване нравилась теснота слов и жизни арабов. В обыденной, мирной жизни она кажется нарочитой и скучной, особенно для русских, чьи просторы и климатическая разность не имеют границ. Здесь же все предельно ясно, не множественно и постоянно тысячами лет, не взирая на ядерные грибы и искусственность технологий для уничтожения наций. Англичане, в отличие от американцев, многожды уже в том убеждались после выродившихся израильтян, но, увы, тупая атеистичность побуждала их вновь и вновь кидаться на нефтяные поля, полагая, что только тем жив человек.
Исса и Ваня полулежа пили кофе. Девочки то бегали в дом, то возвращались обратно, вынося зерно птицам, воду мужикам и голубям, кокетничая, кружась кружевами окончаний на платьях. Александра слушала их гомон и незлобно нарочито морщилась шалостям детей. Ваня, с позволения Иссы, курил табак.
– Я сам не курю, – говорил тихо Исса, – но люблю смотреть на дым, когда курят русские. У вас это жизненно получается, без форсу, – так будет по-русски?
– Да, – согласился Ваня, – без форсу. Красиво, не от каждого русского услышишь.
Девочки кончиками косичек пытались гладить голубей. Те, в свою очередь, щетинились и спешно взлетали, делали малый круг и садились на место…
– Последняя моя почтовая пара, – сказал Ваня, взяв в руки сизаря, так же обыкновенно, как говорил ему на дороге в пустыне: «Здравствуй Ваня», – Исса. – Одни полетели, а остальные легли под бомбы в Багдаде, – и замолчал.
– Сегодня Сорок мучеников Севастийских, – робко сказала Александра на арамейском, – Господь, да услышит наши молитвы…
«… слышит Господь их молитвы, – пакуя сизаря и голубку в дальнюю дорогу, говорила матушка Маргарита, – лукавый сыплет на них реки огненные, а Илия-пророк, ладненький наш утешитель, ветерком, как водой, и задует. Вы только летите, родимые, безтревожно, не печалуйтесь за Ваню. Господь слышит наши молитвы и правит сообразно...»
– Сорок жаворонков желтых сейчас выставила мама моя на столе, радуется, – сказал Ваня, – любят наши радоваться в дни торжества Православия.
«… донесите Ване крошечку нашей радости. Он поймет, – говорила матушка Маргарита голубям, – мои хорошие. Ну, летите, – подкинула птиц над собой и лихо, по-уличному, свистнула, заложив два пальца в рот, вдосыл».
– Мне пора, – поднялся Ваня, – я отправлю, с вашего позволенья записку…
Весеннее равнодействие не помешало в тот день закрутиться ураганному ветру. Загулял песок по пустыне волнами морскими. Загудела земля.
– Бомбят док, – сказал Исса, – чужого не жалко.
– Ты поедешь? – спросила жена.
– Поеду, – ответил Исса и посмотрел глаза в глаза Ване.
– Поедем, – сказал Ваня с готовностью, – под лежачий камень и вода не течет.
– А как же голуби вас найдут, – спросили смеющиеся девочки, когда он освистал пару и птицы быстро потерялись в туманной пыли бурана.
– Лишь бы живу, – засмеялся Ваня.
– Пожил бы у нас, отдохнул, – от себя сказал Исса.
– Там война, – красивым лицом обожгла Александра.
– А здесь дети и мы, мужики, должны прикрывать их собою. Ибо сказано, что никто не смеет обижать дитя… Поедем, Исса…
«… ночью в городе шли ожесточенные бои. Варвары на своем пути сжигали все до тла. Звериный оскал крушил жилые кварталы и школы. На пепелищах «воины свободы» устрояли сатанинские пляски, упиваясь пуншем и пивом, обкалываясь наркотой. Трижды взрывали госпитали и родильные дома, насиловали женщин и детей, избивали, забивали до смерти стариков и инвалидов, грабили «освобожденные» дома и травили газом животных…
Весь день молился святителю Григорию Паламе и отцу Николаю. Сама Святая Троица ни на миг не оставляла меня, я жил в ней весь, как никогда.
Душа болит. Бог с нами…» – писал Ваня отцу-духовнику с передовой Южного фронта, где рука об руку, спина к спине стояли в неравном бою мусульмане и христиане против варваров цивилизованного мира, зная наверняка, что ни один волос не упадет с их головы без воли Божией, бывший сейчас к ним ближе, чем когда либо до начала войны.
– Он ни разу не написал о Кате, – заметила матушка Маргарита, – за нее надоть как-то молиться…
– Ей Ангели поют на небеси… – прикровенно и просто сказал отец-духовник, – и многомиллионному иракскому воинству, выдвинутого Господом на передовой рубеж. Ты, Маргаритка, пару встречай, – озорно свистнул батюшка, – новую оду Иерасалимскому Софронию правит Ваня. Сизарь только, – подслеповато вглядываясь в темень неба, говорил матушке, – на правое крыло слабнет: погрей его до утра
– Англичанин вернулся, – смеялся поселянин.
… Голубь – птица христианская, – рассказывал, куря табак, сыну Иссы, Ваня, – ей только скажи: «Христос Воскресе!», – и она уже в ногах твоих трется. Вот, смотри, – зачерпнул рукою в темноте по ноге и тотчас протянул на растопыренной ладони к лицу юного воина сизаря, твердо и гордо стоявшего во фрунт, – а только что не было никого.
– Ваня, – позвал Исса, – начальство предлагает тебе…
– У нас один начальник: Отец и Сын и Дух Святый... – и спрятал сизаря за пазуху.
…ночь завершалась. Русская голубица села на плечо спавшему стоя Ване. Ему снились Родина, Церковь, благословляющий с амвона отец-духовник и выпускавшая чередную белую, благовествующую пару с высокого порога, что повис над ревущим Днепром, изнутри глубины вод рвавшего и толкавшего вперед Черного моря льды зимы, матушка Маргарита…
Зверье бомбило.
Голубь и голубка пролетели Басру, Багдад, Тегеран, Корсунь, Чигирин, Черкассы, …, и, сбывая скорость полета, стали опускаться над стрехой дома Маргариты, где мокрая и соленая матушка слезно молилась на коленях пред образом Спасителя: «Господи, Владыко живота, не за Ваню одного, а за всея Ирак прошу, молитвами Пресвятыя Богородицы, батюшки Николая и всех святых…»
Солнце выплыло из Черного леса.
Занялся восход.
Близится Христово Воскресение.
Сергей Котькало. Багдад, март 2003 г.
 |
